И уж тем более верх хамства считать, будто я должна похоронить себя заживо, дать обет молчания/безбрачия или запереться в башне. Видит бог, я ни разу не нарушила верности ( лишнение невинности, случайные эксперименты и флирт с мужьями не в счёт, разумеется) , у меня абсолютно чиста совесть в этом плане. Какого чёрта кого-то это волнует больше чем мою любимую жену, я не понимаю!

Любовь - это доверие и стремление поддержать, понять и принять партнёра в любой ситуации.
Тебе пора повзрослеть, перестать путать это чувство с чем-то ещё и отбросить слащавые иллюзии, девочка моя.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

1) ВОЛЯ ("царь")

2) ЭМОЦИЯ ("актер")

3) ЛОГИКА ("скептик")

4) ФИЗИКА ("лентяй")

Если попытаться передать одной фразой пожизненное внутреннее состояние "ахматовой", то лучше всего ограничиться цитатой из поэмы Александра Блока, где он говорит о присущем его отцу "тяжелом пламени печали".Действительно , это - "ахматовское": печаль - от 4-ой Физики, пламень - от 2-ой Эмоции, тяжесть же пламени - от 1-ой Воли



Ахматова была еще маленькой девочкой, еще не написала ни строчки, а отец уже называл ее "декадентской поэтессой". То есть, в случае с Ахматовой психотип так рано и открыто заявил себя, что стал читаем близкими задолго до того, как стал ее судьбой.

Присущие декадентской поэзии печаль, холод, упадок сил, безжизненность были органичны и для 4-ой Физики Ахматовой, равно как точность и выразительность слова (2-ая Эмоция).Так что раннему узнаванию близкими будущности Ахматовой особенно удивляться не приходится. Когда же маленькая Анна села писать, ее поэтические опыты лишь подтвердили отцовский давний диагноз. Сама Ахматова рассказывала, как ее мать внезапно заплакала после чтения стихов дочери и проговорила: "Я не знаю, я вижу только, что моей дочке - плохо".

Психотип "ахматовой" запрограммирован на трагедию, и внешние обстоятельства не в силах переменить что-либо в этой программе. Знавший Ахматову в дни, когда ее положению могла бы позавидовать любая женщина, ее первый муж писал:

"Царица иль, может быть, только капризный ребенок,
Усталый ребенок с бессильной мукою взгляда.."

"Кто обьяснит нам почему
У той жены всегда печальной
Глаза являют полутьму"...

"Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью, дольней и отрадной,
Высокомерна и глуха"..


"Покликаешь - морщится,
Обнимешь - топорщится,
А выйдет луна - затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, - хочет топиться".

Прозой Гумилев рассказывал о том же: "Анна Андреевна почему-то всегда старалась казаться несчастной, нелюбимой. А на самом деле - Господи! - как она меня терзала и как издевалась надо мной. Она была дьявольски горда, горда до самоуничижения. Но до чего прелестна, и до чего я был в нее влюблен!...

читать дальшеПройдет пятьдесят лет и уже наши современники будут описывать все ту же гордую женщину, лежащую на диване, томясь и вздыхая. Они будут думать, что источник ее горя в трагической судьбе, и ошибаться при этом. Она родилась такой.С таким психотипом. Сомнительной удачей Ахматовой можно считать лишь то, что ее психотип трагически "схлопнулся" с судьбой, жизнь подтвердила правоту врожденного мироощущения. Были расстрелы мужей, изгнание возлюбленных, каторга сына, травля властей, нищета, и все это, естественно, влияло соответствующим образом на восприятие читателя. Но на музу Ахматовой эти трагические обстоятельства не влияли никак, ее мировосприятие всегда было катастрофично и внешнее благополучие или неблагополучие ничего не добавляло к посеянному природой.

Вместе с тем, Ахматова, как никто, знала: каким мощным резонатором поэзии является судьба поэта, недаром она, узнав о суде над Бродским, не без зависти бросила: "Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял." Она сама почти эксплуатировала ужас своей жизни, с порога посвящая в нее даже едва знакомых людей, и ядовитый Исайя Берлин, ошеломленный ее откровенностью при первом же визите, писал: "Рассказ о непрекращающейся трагедии ее жизни выходил далеко за пределы того, что мне когда-либо доводилось слышать". Однако и эффект от такого пугающего предисловия производился немалый. Другой паломник к Ахматовой признавался: "Она притягивала к себе не только своими стихами, не только умом, знаниями, памятью, но и подлинностью судьбы. В первую очередь подлинностью судьбы".

Уж коль речь зашла о 4-ой Физике ( а хроническую печаль, как мы помним, навевает именно она), можно, на примере Ахматовой, проследить все ее повороты на разных плоскостях физического бытия.

В своем пренебрежении к быту Ахматова могла бы соперничать с самыми фанатичными пустынниками. Вот одно из свидетельств: "Жила Ахматова тогда - даже не скажешь: бедно. Бедность - это мало чего-то, у нее же не было ничего. В пустой комнате стояло небольшое старое бюро и железная кровать, покрытая плохим одеялом. Видно было, что кровать жесткая, одеяло холодное. Готовность любить, с которой я переступила этот порог, смешалась у меня с безумной тоской, с ощущением близости катастрофы... Ахматова предложила мне сесть на единственный стул, сама легла на кровать, закинув руки за голову ( ее любимая поза) и сказала: "Читайте стихи".

Хотя в данном случае аскезу Ахматовой можно считать вынужденной, появление денег мало что меняло в ее жизни. Продолжим цитирование: "После смерти Сталина Ахматовой сразу стало легче, хотя бы в денежном отношении. Вышел ее перевод пьесы "Марион Делорм" в собрании сочинений Виктора Гюго, она получила первые крупные деньги, - они доставили ей много удовольствия. Правда, она никак не изменила своего быта и не предалась жизнеустройству. Прожив всю жизнь бездомной, она не стала на склоне лет обзаводиться хозяйством. Я как-то спросила Анну Андреевну: "Если бы я стала богатой, сколько времени я получала бы от этого удовольствия?" - Она ответила с присущей ей ясностью: "Недолго. Дней десять"."

Интересно отметить, что непрактичность, беспомощность Ахматовой перед лицом насущных проблем играла в ее жизни двоякую роль: часто ставила на край гибели и столь же часто спасала. Например, во время войны Лидия Чуковская, ближайшая подруга Ахматовой, попав к Цветаевой в Елабугу, сказала, пробираясь через местную грязь: "Слава Богу, Ахматова не здесь, здесь она непременно погибла бы... здешний быт убил бы ее... она ведь ничего не может." И вместе с тем, во время совместного с Ахматовой бегства в Ташкент та же Чуковская " не могла не поразиться способности Ахматовой быть выше физических тягот путешествия".

"Чужих мужей вернейшая подруга," говорила о себе Ахматова и нисколько не лукавила. Хотя с другой стороны, верность мужчине не стоила ей большого труда. "Лентяи", т.е. обладатели 4-ой Физики, вообще не склонны к изменам из простого равнодушия к сексу.

Единственно, что может подтолкнуть 4-ую Физику к супружеской неверности - это тщеславие, жажда мести, зависимость и политические соображения. У "ахматовой" же, как у всякой 1-ой Воли, политика - в крови, поэтому секс для нее не столько плотская утеха, сколько политический инструмент семейного или общественного назначения. Качество, количество претендентов на обладание, броскость жестикуляции при ухаживании играет для "ахматовой" главенствующую роль и при удаче носятся как ордена на груди и пожизненно. Сама Ахматова любила рассказывать, что когда у нее был роман с Гумилевым, "она уехала в Крым. Гумилев поехал туда, чтобы с ней увидеться. Он приехал к даче, подошел к забору и заглянул в сад: она сидела в белом платье и читала книгу. Гумилев постоял, не решился окликнуть ее и уехал в Питербург. Она рассказывала мне это и с горечью, но и с гордостью..."

Сам же по себе секс "ахматовой" беспартиен, и Жданов был очень близок к истине, когда клеймил Ахматову ворованной фразой о полублуднице-полумонахине. Хотя обычно монахиня превалирует в "ахматовой" над блудницей, и, если качественная сторона близости не вызывает у партнеров нареканий, то количество часто вызывает таковые.

Еще одна шокирующая деталь интимной жизни "ахматовой" - склонность, как говорят, "крутить динамо", т.е. провоцировать сексуальное возбуждение без расчета его удовлетворить. Причем, "ахматова", в отличие от других типов, часто провоцирующих такие ситуации непроизвольно, бессознательно, "динамит" целенаправленно и обдуманно. Цель - обычная для "царственных" особ, - политес, стремление сформировать вокруг себя свиту, без которой игра в монарха немыслима. Надо отдать должное, "динамо" "ахматовой" почти всегда удается и ясно почему: тонкая, рафинированная красота, непринужденность при обсуждении самых щекотливых тем (4-ая Физика), сила и богатство эмоционального строя (2-ая Эмоция) - соблазнят хоть святого. Совершенно очаровательную картину "динамизма" в его "ахматовской" версии дал Саша Черный:

"Она была поэтесса,
Поэтесса бальзаковских лет.
А он был просто повеса,
Курчавый и пылкий брюнет.

Повеса пришел к поэтессе.
В полумраке дышали духи,
На софе, как в торжественной мессе,
Поэтесса гнусила стихи:

"О, сумей огнедышащей лаской
Всколыхнуть мою сонную страсть.
К пене бедер, за алой повязкой
Ты не бойся устами припасть!

Я свежа, как дыханье левкоя,
О, сплетем же истомности тел!"
Продолжение было такое,
Что курчавый брюнет покраснел.

Покраснел, но оправился быстро
И подумал: "Была не была!
Здесь не думские речи министра,
Не слова здесь нужны, а дела..."

С несдержанной силой кентавра
Поэтессу повеса привлек,
Но визгливо-вульгарное: "Мавра!!"
Охладило кипучий поток.

"Простите"..-вскочил он, -"вы сами..."
Но в глазах ее холод и честь:
"Вы смели к порядочной даме,
Как дворник с обьятьями лезть?!"

Несмотря на всю карикатурность картины, нарисованной Сашей Черным, она верно воспроизводит "ахматовскую" систему сексуальной провокации. Скажем больше, известен случай, когда Ахматову, далеко перешагнувшую тогда бальзаковский возраст, пытался "по-дворницки" обнимать ни кто иной как Борис Пастернак. И получил надлежащий отпор.

Усугубляет ситуацию в любовных играх "ахматовой" то, что сколько бы она ни говорила во всю силу своей 2-ой Эмоции о любви, по-настоящему любить ей, как всякому "царю" не дано. И предметы страсти это чувствуют. Гумилев писал:

"То лунная дева, то дева земная,
Но вечно и всюду чужая, чужая".


С мужем в стихах же как бы соглашалась сама Ахматова:

"Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью..."

О природной царственности, величавости Ахматовой не писал только ленивый. Приведу лишь некоторые из большого числа такого рода описаний: "... в ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость: "царственная", монументально-важная поступь, нерушимое чувство уважения к себе...","...что-то королевское было во всем, что ее касалось. Она недвусмысленным образом давала аудиенцию, ибо как еще описать способ, которым она терпеливо принимала поток бесконечных посетителей...","...важнейшая ее черта - аристократизм. И внешности, и душевному ее складу было присуще необычайное благородство, которое придавало гармоничную величавость всему, что она говорила и делала. Это чувствовали даже дети. Она мне рассказывала, как маленький Лева просил ее :" Мама, не королевствуй!""

Думаю, излишне говорить, что такая манера держаться - прямое производное от 1-ой Воли Ахматовой. Но. Не от всякой "ахматовской" 1-ой Воли следует ждать демонстраций столь очевидного своего превосходства. Но только от той 1-ой Воли , что достигла результата, результат для "царя" - это когда сформирована свита, появились подданные, "монарх" создал "монархию", и лишь на этой базе он в состоянии успешно играть в превосходство, в харизматическое лидерство.

Кружение неких людей вокруг Ахматовой никогда не прекращалось, свита, небрежно названная Пастернаком "ахматовкой", не покидала ее даже в самые суровые годы, так что реализовывать свою 1-ую Волю ей было на ком. Говоря о своих подданых, она иногда даже пользовалась словарем, позаимствованным у советской номенкулатуры. Например,поиск среди поклонников нужного на данный момент человека, она называла "порыться в кадрах"(!)

Вместе с тем, именно достижение результата 1-ой Волей Ахматовой заметно портило органичную величавость имиджа поэтессы мелочностью, обидчивостью, суетностью, оглядкой на чужое мнение, "она бывала капризна, деспотична, несправедлива к людям, временами вела себя эгоистично." Бунину Ахматова до смерти не простила злую эпиграмму на себя, на Блока пожизненно обиделась за недостаточное внимание к своей особе, Пастернаку откровенно завидовала и ревновала к его, как ей казалось, незаслуженной славе ("нобилевка", международный скандал и т.д.).

Хотя склонностью к стихосложению заведует Эмоция, в данном случае 2-ая, стиль поэзии Ахматовой диктовала 1-ая Воля. Ее стиху присущи величавость, классическая простота, лаконизм, ясность, "боязнь ничем не оправданных поэтических преувеличений, чрезмерных метафор и истасканных тропов"(Жирмунский), "властная сдержанность...Иногда она опускает один-два слога в последней и предпоследней строчке четверостишия, чем создает эффект перехваченного горла или невольной неловкости, вызванной эмоциональным напряжением" (Бродский)," Само голосоведение Ахматовой, твердое и уже скорее самоуверенное...свидетельствует не о плаксивости...но открывает лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную..."(Недоброво). Слово Ахматовой - это "царственное слово", и практически весь свой порядок функций она запечатлевает в четырех очень выразительных строках:

"Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор - к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней - царственное слово."

Процессионность Эмоции и Логики, т.е. функций речевых, предполагает, что Ахматова должна была быть многословной. Однако это не так, по свидетельству современников, "она была молчаливой". И кроме естественной пугливости 3-ей Логики, это обстоятельство обуславливается также "царственной " 1-ой Волей, "величавость поведения сдерживала свободное излияние мысли", - болтливость не монаршья черта.

Вообще, на примере Ахматовой с лабораторной чистотой можно наблюдать трагедию самоуничтожения под прессом 1-ой Воли. Корней Чуковский, видевший Ахматову близко, но не из свитской толпы, писал: "Мне стало страшно жаль эту трудно-живущую женщину. Она как-то вся сосредоточилась на своей славе - и еле живет другим."

Ахматова любила играть в плотскую расслабленность, но жалость к себе не выносила и была в этой безжалостности к себе совершенно права. Рассказывают, что во время проводов Ахматовой в Москву "одна благостная старушка...(которая) задолго до отхода поезда несколько раз обняла и перекрестила ее даже прослезилась. Когда она ушла, Ахматова...сказала: "Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я - танк". И у всех, кто имел дело с "ахматовой", бывает случай убедиться в справедливости этого признания.

3-ья Логика также вполне явственно проглядывала в поведении Ахматовой. Она тускнела и уходила в себя во время интеллектуальных споров, хотя саму по себе ученость очень ценила, и научные успехи сына были предметом ее неизбывной гордости.Ранимость ее по 3-ей Логике видна хотя бы из того примера, что , когда в одном предисловии к сборнику стихов ей довелось прочитать "У Ахматовой не хватило ума...", с ней случился тяжелейший приступ стенокардии.Этот случай - хорошая иллюстрация несовсем банальной еще мысли, что душа, дух, ум и тело (психосоматика, одним словом) находятся в такой неразрывной связи, что всякое воздействие на один отдел, так или иначе отзывается на других.В данном случае удар по 3-ей Логике аукнулся на 4-ой Физике.

Из чисто внешней аллергии Ахматовой на всяческие проявления высоколобости вовсе не следует, что люди ее типа избегают серьезных интеллектуальных занятий. Отнюдь. Пример таких представителей рода "ахматовых" как Шопенгауэр и Кьеркегор показывает не только предрасположенность этого типа к философии, но и какая именно философия может ими исповедываться. Конечно же, скепсис кладется во главу угла "ахматовской" философской системы. Основой же мироздания мыслится лишенная рациональных тормозов, безмозглая Мировая Воля, которая с детской бестолковостью таскает индивидуума-куклу по кочкам бытия, а наигравшись, сбрасывает в бездну забвения. Наихудшим из миров считал этот мир Шопенгауэр и называл свою философию "философией пессимизма". Что очень подходит ко всему "ахматовскому" роду, испытывающему хроническое чувство одиночества и печали. Право, ахматовской скорбной музе может соответствовать только шопенгауэровское умозрение отчаяния (1-ая Воля+4-ая Физика). Живи, думается, Ахматова с Шопенгауэром в одно время, они бы составили хорошую пару.

По своей 2-ой Эмоции "ахматовы" самой природой расположены к художественному творчеству, и потому Ахматовой список славных представителей данного рода, посвятивших себя искусствам и литературе, конечно, не исчерпывается. К "ахматовскому" типу можно причислить Эсхила, Вергилия, Данте, Камоэнса, Тассо, Лермонтова, Леопарди, Элеонору Дузе, Поля Гогена, Врубеля, Кнута Гамсуна, Вилье де Лиль-Адана, Бунина, Марлен Дитрих, Майю Плесецкую, Галину Вишневскую, Коко Шанель, Джона Леннона, Александра Солженицына.

Из живописцев Ахматова больше всего любила Шагала; Джотто она предпочитала Рафаэлю, Эль Греко - Веласкесу и не любила Гогена. Определенные пристрастия Ахматовой в живописи легко обьяснимы. Она по 4-ой Физике отдавала предпочтения художникам спиритуалистического направления, чуждых чувственности и приземленности. Неясной кажется только ее антипатия к Гогену, принадлежавшему к тому же "ахматовскому" роду.

Обьяснение тут может быть очень простое. Ахматова,как поэтесса, сразу нашла себя, заговорила своим языком, чему способствовал общий декадентско-трагический настрой доминировавшей в тогдашней русской поэзии 4-ой Физики. Гогену же было труднее, ему пришлось прорываться сквозь солнечную, чувственную, жизнерадостную живопись своих предшественников и современников к себе - лунному, бесплотному, скорбному. Полностью собственный язык обрести Гогену так и не удалось, однако при взгляде на его картины, зрителя не покидает ощущение какой-то неловкости, двусмысленности, противоречия между ожидаемым и зримым. Таити - солнечный остров, его аборигены веселы и жизнелюбивы, но колорит таитянского цикла гогеновских картин темен, модели строги, задумчивы и погружены в тень. Гоген распутничал и писал голых женщин, но его "ню" до странного безлибидны, плоски, сексуально обесточены. Появление в конце жизни Гогена нескольких картин с лунным пейзажем и мистико-ритуальным сюжетом, кажется, свидетельствует о достижении чаемого самоотождествления души художника и ее живописного выражения, но именно в тот момент, когда художник обрел свой голос, его земному существованию пришел конец. Поэтому о подлинном самовыражении Гогена можно говорить лишь гипотетически - участь, которой, по счастью, удалось избежать Ахматовой, не узнавшей поэтому в художнике брата по духу.

Вот, вам еще один поворот психотипической темы: неважно кем родиться, главное - уместно.

Хотя художественная сфера для "ахматовой" чрезвычайно удобна, данный тип редко реализуется в ней целиком. 2-ая Эмоция находит среди литературы и искусств неиссякающую пищу, но 1-ая Воля реализуется далеко не всегда, разве что за пультом дирижера или в кресле режиссера.Богема, артистическая среда слишком анархичны, слишком броунисты, чтобы организовываться на какой бы то ни было основе.Как известно, попытки даже такой мощной фигуры как Гоген навести порядок в буйной толпе постимпрессионистов закончились полным крахом.

Иначе дело обстоит, когда "ахматова" обращается к религии, к мистике - здесь она может реализовываться полностью. Не только 2-ая Эмоция ее находит себе в религиозно-мистической сфере постоянный корм, но и 1-ая Воля нащупывает под ногами ступени той организационной структуры, которой не хватает "ахматовой" в искусстве и которая ведет ее наверх, туда, где живет единственное, жадно желаемое 1-ой Волей - Власть.

Тип "ахматовой", обретайся он в религиозной сфере, лучше назвать "типом гуру", гуру, скорее, тантристской ориентации. Обуславливается такая характеристика тем, что абсолютная власть (1-ая Воля) гуру в" ахматовского" вида сектах сочетается с концепцией исключительно эмоционального восприятия Абсолюта и исключительно эмоционального давления на Него: экстаз, чтение мантр, сны, видения, глоссолалии и т.д.(2-ая Эмоция). Еще одной отличительной чертой "ахматовского" сектантства является отсутствие разработанной идеологии (3-я Логика) и суровых норм, ограничивающих запросы плоти (4-ая Физика).

Ахматова, как известно, причисляла себя к православию, но думается, в ее русской церковности было больше политической фронды, чем искреннего религиозного чувства. Для внутреннего ощущения Ахматовой христианство излишне аскетично, недостаточно трагично, слишком умозрительно и больно склонно к сегрегации по половому признаку, исключающей серьезную женскую церковную карьеру.Ахматова скорее ощущала себя ветхозаветной пророчицей, мистическим судьей, Кассандрой (как называл ее Мандельштам):

"Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим."


"Нет царевич, я не та,
Кем меня ты видеть хочешь,
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.


Не подумай, что в бреду
И замучена тоскою,
Громко кличу я беду:
Ремесло мое такое."

Среди населения земли "ахматовский" тип не такая уж редкость. Есть даже народы, где данный психотип составляет значительную долю населения, заметно влияет на национальную физиономию, психологию и культуру. В связи с "ахматовой" в первую очередь на память приходят Испания и Кавказ.

Мнится мне, что испанские и кавказские народные танцы - идеальное воплощение "ахматовского" духа. Они странно сочетают в себе горделивое отчуждение, открытую сильную страсть и фригидность... Узнаваемо? Конечно: 1-ая Воля, 2-ая Эмоция и 4-ая Физика. - "ахматова".

Хоть на мою голову сегодня вылилось столько дерьма, что жить не хочется, это стоило того чтобы вновь видеть вас.
Спасибо тем кто хотел помочь. Но я помогла себе сама.
Роман, ты получишь то что я обещала. И ты, Анья.

Порой капучино из автомата за 25 рублей вкуснее той отвратительной грязной жижи, что подают в некоторых пафосных кофейнях. Это присказка - не сказка. Сказка будет впереди.

Я поняла, что не нужно искать принца на белом коне или короля на вороном мерине, ведь все богатые мужики ( простите, я не могу назвать их мужчинами) в сущности своей дерьмо, многие из них даже не знакомы с элементарными правилами приличия ( « Я заработал миллионы, значит могу чесать яйца и ковырять в носу за завтраком сколь душе угодно!») и не умеют разговаривать с женщинами, хоть и вращаются в высшем свете ( я называю их козлобаронами поскольку разговор вращается вокруг одного и того же, а любые «лирические отступления» звучат как « м-м-м-м-е» или «б-б-бе-е-е»). И все эти папенькины сынки, привилегированные мулы от рождения...у меня от них мороз по коже. Когда-нибудь, я остановлю свой выбор на том, кому буду нужнее всех в этом мире ( мне не нужны клятвы, я должна почувствовать это сама) , с кем совпаду ( как лепесток боярышника совпадает со своим отражением в воде) и мне будет плевать на размер его кошелька, происхождение и внешность. Короля можно сотворить самой, ведь если ты полюбишь человека по-настоящему, ты найдёшь в себе силы преобразиться сама, преобразить Его и преобразовать весь мир вокруг вас. Это и есть истинная магия.

Читайте сказки Мадам Д"Олнуа, девушки,берегите своих принцев и будьте счастливы.
А я пойду пить ванильный капучино из автомата за 25 рублей. До новых встреч.

Признавайтесь, кто из вас двоих пополнил мой баланс вчера?
Иначе я не пойму, Милли/Риваль с меня или голливудский поцелуй.

Пантера - реконструктивное единство мотивации достижения и мотивации отношения, когда самоактуализация осуществляется скорее от ума, нежели от сердца.Мотивация отношения к самому себе доминирует над мотивацией достижения, самоотношения доминируют над целями. Общая направленность на виды деятельности, предполагающие уединенность труда: ученый, писатель, мудрец, отшельник.

Не понимаю, Господи, как же так?
На полпути к бумаге горят слова
Писем и песен. Сердце со мной не в такт,
Губы спеклись в желании целовать

Пальцы, запястья, пламя твоей свечи,
Воздух холодной кельи (зима, Бретань).
Не отвечаешь, милый? Ну что ж, молчи,
Глупо тревожить призраки старых ран.

Стены темницы круто уходят ввысь,
Крылья надежно втоптаны в грязный лед.
Нет, про любовь ни слова, mon cher, не злись,
Ты за двоих на смерть осудил ее.

Мутный осадок счастья на дне души
Тысячу раз процежен, да все не впрок.
Я разучилась плакать, дышать и жить…
Слышишь? Молюсь во Имя твое, мой Бог.




Изречения Элоизы:

Душа моя была не со мной, а с тобой. Даже и теперь, если она не с тобой, то её нет нигде.

Я никогда ничего не искала в тебе кроме тебя самого.

Напрасно я буду ожидать от тебя щедрости на деле, если буду подозревать, что ты скуп на слова.

Не считай меня здоровой и не лишай меня милости исцеления.
Не думай, что я сильна, и не дай мне погибнуть раньше, чем успеешь поддержать меня в моём падении.

Если бы у судьбы ещё и осталась какая-нибудь стрела, то она не нашла бы на мне места для новой раны.

Скорбь о нашей погибели будет столь же велика, сколь велика была наша любовь.


Над раскрытыми книгами больше звучали слова о любви, чем об учении; больше было поцелуев, чем мудрых изречений; чаще руки тянулись к груди, чем к книгам...( Абеляр о своих занятиях с Элоизой)

читать дальше
Ему было двадцать лет, когда он приехал из Нанта в Париж, чтобы покорить его "силой своего разума". Звали юношу Пьер Абеляр, и было это в 1100 году. Другие молодые люди в то время готовились отправиться в крестовый поход, чтобы освободить Святую Землю - Иерусалим - от неверных, а он, снедаемый тщеславием, решил стать знаменитым и прославиться на ином поприще. Но как этого можно было тогда достичь, если не ратными подвигами? Иной путь к славе пролегал через церковь. А оружие, которое ему поможет, - дисциплина дисциплин -диалектика. Она подразумевала умение вести спор посредством вопросов и ответов, считалась наукой о мнениях. Ему тем легче будет использовать ее, что у него все признают талант ритора, он, как никто, владеет искусством вести диспут. И вообще диалектикой он занимался, как другие искусством владения мечом. На этом настаивал еще его отец, побуждая к усердным занятиям. Иначе говоря, не карьера рыцаря, воина, а светское образование было его целью. Но тут вмешалось противоречие, которое в ту пору, правда, еще только начинало открыто являть себя миру, однако все явственнее ощущалось в обществе. Это противоречие между удовольствиями, к которым всю жизнь тянулись рыцари, и благочестием, которое овладевало ими по мере приближения смерти. То есть конфликт между разумом и верой, природой и благодатью, плотской любовью и любовью божественной. Наступала эпоха Возрождения с ее культом человека, проповедью гуманизма, любви и красоты.

Париж, куда прибыл Абеляр, был крохотным средневековым городком, расположенным посреди Сены на островке Сите. Один мост связывал островок с правым берегом, за которым простирались поля, другой вел на левый берег. Тут тянулся квартал, где главенствовал латинский язык и проживало несколько тысяч студентов со всех концов Европы. Город уже в ту пору являлся духовным центром цивилизованного мира.

На островке, рядом с римской базиликой Нотр-Дам, находилась монашеская школа. Во главе ее стоял Гийом де Шампо - в свои тридцать лет знаменитый профессор. Он благосклонно встретил нового ученика, сразу отметив в Абеляре талант к наукам и особенно способность ясно и доходчиво излагать самые запутанные вопросы. К тому же новый ученик владел искусством вести диспут, красотой слова и обладал неотразимым личным обаянием.

Скоро ученик превзошел учителя. В спорах на религиозные темы, которые они публично вели, юный Абеляр часто одерживал верх. Силой логических рассуждений он загонял в угол своего профессора. Кончилось тем, что тот оставил школу и ее возглавил молодой Абеляр. Слава его гремела, число учеников росло, и каждый платил немалые деньги за обучение.

Страждущих познать истину из уст Абеляра привлекало прежде всего рациональное, без начетничества и излишней схоластики преподавание. Некоторыми это воспринималось чуть ли не как сокрушение церковных догм. Тем больше было желающих прослушать курс теологии у знаменитого учителя.

Вскоре руководителя школы назначили каноником церкви Нотр-Дам. Таким образом Абеляр стал клириком, то есть посвящен в духовный сан. Ему предписано было носить черные церковные одежды. Но так как он не был рукоположен в священники, то мог жениться. Однако, если бы он воспользовался этой возможностью, его церковная карьера могла бы задержаться. Ведь за полвека до этого на Латернском церковном соборе было принято постановление о соблюдении целибата, то есть безбрачия. Цель запрета была в том, чтобы духовенство не отвлекалось семейными заботами от борьбы за укрепление авторитета церкви. Несмотря на это, многие священники и даже епископы имели жен и любовниц.

Абеляр не помышлял о женитьбе, и, хотя женщины его обожали, он, как говорили, не удостаивал их взглядом. Был всецело поглощен делами школы. Из ее стен, кстати говоря, вышли многие прелаты - один папа, девятнадцать кардиналов и более пятидесяти епископов.

Блестяще образованный, красивый, богатый и знатный, Абеляр был полон высокомерия, которое являлось его главным грехом. Так он прожил до тридцати восьми лет и, по его словам, не имел связей с женщинами.

И вот, достигнув вершин славы как философ и теолог, он решил вкусить радостей мирской жизни. Все люди, рассуждал он, в то или иное время должны заплатить дань любви. Безнадежно и тщетно пытаться избежать ее. Он был философом, однако тираническая власть любви одержала над его разумом триумфальную победу. Мудрость уступила чувству. Его выбор пал на племянницу знакомого ему каноника Фульбера. Девушку звали Элоиза, и было ей семнадцать. Она жила с дядюшкой на территории монастыря Нотр-Дам. О ее отце и матери мало что известно. Как и то, почему она жила с дядюшкой. Кое-кто будет утверждать, что он и был ее настоящим отцом.

По тем временам Элоиза была прекрасно образована, знала латинский, греческий и древнееврейский языки, римских классиков. Как и Абеляр, особенно почитала Овидия, его "Искусство любви" и "Метаморфозы". Эрудиция сделала ее известной далеко за пределами острова Сите и даже, как будет утверждать Абеляр, - по всей Франции. Все это, как говорится, хорошо, но еще не повод, чтобы влюбиться. Впрочем, делая свой выбор, Абеляр в первую очередь руководствовался расчетом. Хотя, надо думать, то обстоятельство, что Элоиза обладала удивительной красотой, несравненной статью и соблазнительными формами, тоже сыграло не последнюю роль в этом выборе. "С физической стороны, - говорит сам Абеляр, - она была неплохо сложена". Обладала изысканным шармом, который привлекает сердца влюбленных.


В чем же заключался расчет Абеляра? Его план не назовешь иначе, как коварным. Он состоял в том, чтобы проникнуть в дом каноника и соблазнить его племянницу. Абеляр знал, что в доме дяди Элоизы пустует несколько комнат, он предложил ему: он, Пьер Абеляр, будет жить у него в доме, бесплатно питаться, а взамен станет заниматься с Элоизой. Предложение показалось Фульберу не только лестным, но и выгодным. Не стала возражать и девушка... Она давно заметила красивого каноника и, как признается позже, всякий раз при встрече с ним вспыхивала краской. Короче, она с радостью согласилась брать уроки у столь знаменитого преподавателя. Доволен был и дядюшка Фульбер. Он всецело доверился Абеляру, отдав племянницу на попечение человека, известного своей целомудренной репутацией. Согласился, чтобы тот давал уроки Элоизе в любое время после основных своих занятий в школе. Более того, сам предложил строго наказывать девушку за неподчинение и леность.

Такая наивная готовность старика вручить нежную овечку голодному волку вполне устроила Абеляра, хотя, честно говоря, и поразила. Но возражать он не стал. Что было дальше, не трудно представить. "Сначала, - признается Абеляр, - нас соединила совместная жизнь в одном доме, а затем и общее чувство". Уединившись под предлогом занятий, они целиком отдавались любви. Книги лежали раскрытыми на столе, и над ними чаще звучали любовные признания, нежели ученые разговоры, больше было поцелуев, чем мудрых изречений; руки чаще блуждали по груди, чем по страницам учебника, а глаза охотнее отражали любовь, чем следили за написанным... Охваченные страстью, они не упустили ни одной из любовных ласк с добавлением и всего того необычного, что могла придумать любовь. Случалось, учитель даже бивал свою ученицу, но и эти удары в скором времени, как писал Абеляр, превратились в удовольствие и были приятнее любого бальзама. Так они прошли "через все фазы любви". Все, что только могла изобрести страсть, они вкусили сполна. И чем неизведаннее были для них эти радости, тем с большим восторгом они предавались им. Любовные игры разжигали чувственность. Охваченный сладострастием, Абеляр ни о чем другом не мог думать, как об Элоизе. Преподавание в школе, занятия науками отошли на второй план. Его лекции, всегда отличавшиеся красноречием, стали заурядными и скучными. Утомленный бессонными ночами, полными восторгов любви, Абеляр не мог уже работать над учеными трактатами. Теперь он предпочитал сочинять стихи, посвящая их Элоизе, и музыку к любовным песням. "Они были так приятны и словами, и напевом, что часто повторялись всеми", - свидетельствовала Элоиза, добавляя, что ее имя благодаря этому было у всех на устах (к сожалению, ни одного стиха до сих пор не обнаружено).

Перемену в поведении Абеляра, его охлаждение к лекциям заметили многие студенты, разгадав причину. По Парижу поползли слухи, и только Фульбер оставался в неведении. Наконец и он узнал истину, убедился в коварстве и лицемерии Абеляра. Однажды он застал любовников врасплох, как говорят французы "en flagrant de'lit", то есть на месте преступления. Они лежали в кровати, обнявшись, словно Венера и Марс. Какое страдание для дядюшки! Какой стыд для влюбленных! Соблазнитель был изгнан. Скандал, казалось, удалось замять. Но скоро Элоиза почувствовала, что должна стать матерью. Лично она восприняла это с великой радостью. Ведь она любила, а что может быть желаннее для женщины, чем родить ребенка от любимого.

Однажды ночью, когда Фульбер отсутствовал, Абеляр пробрался в комнату Элоизы, заставил ее нарядиться в мужской костюм и отвез ее в таком виде к своей сестре в Бретань. Здесь она и родила сына, которого назвали Астролябием. (По какой причине дали такое имя, осталось неясным.) С этого момента ребенок надолго исчезает из нашего рассказа и возникает лишь к его концу.

Между тем Фульбер был в ярости, едва не обезумел. Племянницу похитили, у нее - незаконнорожденный младенец, а любовник как ни в чем не бывало продолжает учить студентов и нисколько не скомпрометирован. И тогда он задумал отомстить. Прослышав об этом, Абеляр отправляется к канонику с визитом. Он умолял о прощении, пытался втолковать, что тот, кто испытал любовь, поймет его, достаточно вспомнить, в какую пучину со дня творения увлекали женщины самых великих людей в мире. Наконец, чтобы полностью успокоить и умиротворить Фульбера, выразил желание взять в жены ту, которую соблазнил. Но с одним условием: брак этот будет сохранен в тайне, чтобы не чернить репутацию Абеляра и не вредить его карьере.

Однако как сохранить в тайне церемонию бракосочетания? Наверняка о ней сразу же донесут начальству Абеляра. А потом над женатым философом, который принужден будет подчиняться капризам своей супруги, начнут потешаться студенты...

Как бы то ни было, Фульбера, похоже, предложение Абеляра устраивало. Однако неожиданно выразила сомнение в благих намерениях дяди Элоиза. Она убеждала Абеляра, что не таков ее дядюшка, чтобы его можно было умилостивить столь просто, предрекала возлюбленному большие неприятности. Ведь всегда существует опасность, что дядя проговорится. А потом (и это главное), такой брак унизит их обоих. Церковники проклянут, а коллеги и студенты будут сожалеть о том, что ученый, призванный дарить благо другим, попадет в зависимость от женщины и вынужден будет делить свое время между долгом преподавателя и колыбелью новорожденного. Но, скорее всего, брак, если о нем узнают, вообще закроет Абеляру дорогу к публичным выступлениям. Она напомнила слова апостола Павла о том, что супруги подчиняются терзаниям плоти и брак превращается в конце концов в позорное ярмо. Абеляра не убедили ее доводы. Тогда она напомнила ему слова Цицерона. Когда легат Гирций обратился к нему с просьбой о женитьбе, тот ответил отказом, объясняя это тем, что Гирций не сможет в равной степени совмещать заботы о супруге с занятиями философией. Но и тут Абеляр остался при своем мнении.

Возражая против вступления в брак с Абеляром, Элоиза и в мыслях не держала противиться их любовным отношениям. Для Абеляра было невыносимо даже подумать, что его Элоиза, которую он так пылко любил, может принадлежать кому-нибудь другому. Единственным средством навсегда удержать ее был брак. "Я сгорал от желания удержать ее возле себя навечно, ее, которую я любил превыше всего на свете", - признается он. Сохранив же свой с ней брак в тайне, он думал одним выстрелом убить двух зайцев - сберечь свою репутацию и удержать возле себя Элоизу.

В конце концов Элоиза подчинилась желанию Абеляра. Они оба возвратились из Бретани в Париж и тайно обвенчались в одной из церквей в присутствии дяди Элоизы и нескольких своих друзей. И также негласно разъезжались по домам, лишь время от времени тайком встречаясь. Для всех они оставались, как и прежде, неженатыми. Но такая ситуация уже не устраивала Фульбера. Тайная жена, рассуждал он, та же любовница. Нарушив уговор, он, как и предсказывала Элоиза, повсюду растрезвонил о браке племянницы с Абеляром.

Обстановка вокруг них настолько накалилась, что Абеляр вынужден был отправить Элоизу на время в женский монастырь, чтобы переждать, пока не утихнут пересуды. Здесь они продолжали встречаться и однажды, сгорая от желания, отдались друг другу прямо на полу в трапезной.

Исчезновение Элоизы еще больше разозлило Фульбера. Он решил, что все это происки Абеляра - этот сластолюбец не иначе как задумал избавиться от Элоизы навсегда. И Фульбер решил отомстить. У него родился дьявольский план. Вот как об этом рассказал сам Абеляр: "Однажды ночью, когда я спал в одной из комнат в глубине дома, подкупленный слуга впустил злоумышленников, и те предали меня мести, самой варварской и самой постыдной: они отрезали мне те части моего тела, которыми я совершил то, что они так оплакивали. Затем они бежали из дома".

Двое злоумышленников были схвачены, в том числе и тот самый продажный слуга. Его ослепили и кастрировали - кара, соответствующая преступлению. Был арестован и Фульбер, его осудили, конфисковали имущество, однако довольно скоро освободили, и здесь он исчезает со страниц нашей истории.

Наутро после того, как Абеляр был оскоплен, возле его дома собрался весь город. "Невозможно описать всеобщее удивление и потрясение, - пишет он, - слезы, плач, стенания, которые меня просто убивали. Мои ученики измучили меня своими причитаниями и рыданиями. Их сострадание ко мне было для меня куда более жестоким, чем моя несчастная рана. Я больше страдал от конфуза, чем от боли..." Куда теперь ему деваться? Как предстать перед людьми? На него теперь повсюду будут показывать пальцем, он станет для всех чудовищным посмешищем. Вспоминались слова Священного писания, которые хулили евнухов, "осуждая их перед Богом, не допуская на порог Храма, как гнусных и нечестивых людей". Даже при жертвоприношении запрещалось употреблять изувеченное животное, и прежде всего кастрированное, чтобы не нанести оскорбление Богу.

Стыд и смятение заставили Абеляра постричься в монахи. Ту же участь он уготовил и Элоизе, заставив и ее принять монашеский обет, принудив, в сущности, на добровольное заточение. Она безропотно согласилась. "Да будет на то твоя воля", - сказала она и охотно последовала за ним в "пламя адово".

Отныне он пребывал в одном из крупнейших аббатств Сен-Дени, она - в монастыре Аржантейль. Никакие уговоры друзей не изменили ее намерения утратить свободу на заре жизни и избежать "монашеского ярма". В ответ она приводила слова римской героини Корнелии, которая решила покончить с собой, узнав о смерти своего супруга Помпея: "О, мой благородный супруг, как мало пребывали мы в этом супружестве! Имела ли моя судьба право на столь светлую голову? Преступница, должна ли я была выйти за тебя замуж, чтобы навлечь на тебя несчастье? Прими же в качестве раскаяния мою кару, впереди которой я последую".

Направляясь к алтарю в Аржантейле и принимая из рук епископа благословенную мантию, она произносила слова, которые вдохновили английского поэта Александра Поупа на поэму "Послание Элоизы Абеляру", где есть такие строки:

Когда влеклась я к грозным алтарям,
Переступив права святые, то на тебя, супруг мой,
Все на тебя глаза мои глядели, отвратившись от Креста.

С тех пор на протяжении целых десяти лет разлученные злым роком влюбленные не виделись. Больше того, не переписывались. Абеляр даже не упомянул Элоизу в своей книге "История моих бедствий". Это, по существу, автобиография, ее создание относят к 1132-1136 годам.

Со временем Абеляр пришел в себя от физической и моральной раны, нанесенной ему, стал чуть ли не гордиться ею: вновь вернулся к занятиям философией, опять начал читать лекции студентам и принял решение стать "философом Божиим", как прежде он был философом "светским", когда "рука Божия" освободила его от желаний мирских.

СЕСТРА ВО ХРИСТЕ
Многие годы Абеляр провел в монашестве. Но испытания не оставили его. Тяжелым ударом стало осуждение его теологических взглядов на Суассонском соборе. В результате его вынудили сжечь уже написанный богословский трактат. Он становится в какой-то степени неугодным церковникам. Его заточают в монастырь, он бежит оттуда, его возвращают. Тогда он бежит на родину, в Бретань. Здесь, по его собственному выражению, чуть ли не на самом краю земли, он станет священником аббатства. "Я нашел тут варварскую землю... население грубое и дикое, а среди монахов царили обычаи и манеры жизни постыдной и разнузданной: они жили с наложницами и подростками". Его страдания и мытарства продолжались. "Дьявол обрушил на меня такое гонение, что я не нахожу себе места, где бы я мог успокоиться или даже просто жить; подобно проклятому Каину, я скитаюсь повсюду как беглец и бродяга". Его мучают страхи, он опасается насилия со стороны своих врагов, когда выходит за стены монастыря. Внутри же обители приходится сплошь и рядом терпеть жестокие и коварные козни духовных сынов, монахов, порученных ему, аббату, как их отцу. Опасения его были не напрасны. Не раз его пытались накормить отравленной едой (однажды ее по ошибке съел сопровождавший его монах и упал замертво), подбрасывали записки с угрозами, оскорбляли, подстерегали в темноте.

Но забыл ли он свою Элоизу? Изжил ли в душе чувство вины перед ней?

А она? После столь долгой разлуки Элоиза сохранила и свежесть своей любви к Абеляру, и неостывший жар плотских желаний. До Абеляра изредка доходили сведения о ней. Так он узнал в 1129 году, что монастырь, где Элоиза была аббатисой, закрыли и ей приходится искать новое пристанище для себя и своих монахинь. Он поспешил ей помочь устроиться в новом аббатстве, а вскоре и сам пожаловал туда. Так произошла их встреча после десяти лет разлуки. Однако визиты Абеляра вновь породили подозрения. Все решили, что плотская любовь Абеляра к супруге так и не покинула его. Ему ничего не оставалось, как с горечью воскликнуть: "Злоба моих врагов, вероятно, не пощадила бы и самого Христа!" Но главное было не в этом. Как раз наоборот: плотские желания, любовь умерли в искалеченном теле и ожесточенной душе Абеляра. Он уже мечтает не о славе в мире, а скорее о спасении Элоизы, но не как супруги, а как сестры во Христе. Он ищет славы Господней, как прежде с таким энтузиазмом искал славы личной. Пройдя через свое чистилище на земле, выйдя оттуда глубоко верующим человеком, он похоронил прошлое, которое не имело будущего. Просил Элоизу оставить его в покое и не тревожить воспоминаниями о минувшем счастье. В его книге, написанной в эти годы, все отчетливее начинают звучать иронические ноты по отношению к "земной славе", тщеславию и суете сует. Он заканчивает книгу словами: "Да исполнится воля твоя".

Книга "История моих бедствий" стала, как мы бы сейчас сказали, бестселлером. Ее рукописные копии расходились по стране. Один такой экземпляр попал в руки Элоизы. Прочитав, она написала Абеляру свое первое любовное послание - истинное эхо ее нежного голоса, крика души, который вот уже более восьми веков волнует и восхищает потомков.

Она пишет своему сеньору, супругу, брату, пишет как его служанка, сестра. Посетовав о его тягостном положении, переходит к своей горькой судьбе.

"Ты знаешь, мой возлюбленный, и знают все, что, теряя тебя, я утратила все... Только ты один можешь заставить меня не грустить, только ты можешь доставить мне радость и облегчение страданий. Ты единственный человек на свете, перед которым я чувствую настойчиво меня зовущий долг: ведь все твои желания я смиренно исполнила. Я не противоречила никогда ни единому твоему слову. Но во мне достало сил, чтобы не утратить и саму себя. Я сделала даже больше этого. Как удивительно! Моя любовь превратилась в истинный восторг. По твоему велению... я выбрала иной наряд и изменила сердце. Я показала тебе, что ты был единственным владыкой как моего сердца, так и плоти. Никогда в жизни, и Богу это известно, я не искала ничего иного в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Звание супруги всегда считалось более сильным и более святым, но мне всегда было более по сердцу называться любовницей и даже, если тебя это не шокирует, сожительницей или просто девкой. Я думаю, что чем больше я проявляю к тебе покорства, тем сильнее будет для тебя благодать Божия, тем менее я запятнаю твою несравненную репутацию..."

Далее Элоиза предается сладостным воспоминаниям. "Какая королева, какая принцесса не позавидовала бы тем моим радостям, которые я испытала с тобой в постели?!" Трудно представить, что та, которая пишет эти строки, является аббатисой, служительницей Божьей. Она горько сетует, что после того, как оба они стали слугами Божьими, он покинул ее, пренебрегает ею, лишил ее своих бесед. И требует, чтобы он был рядом с ней, хотя бы посредством писем. "Вспомни о том, что я сделала, на что решилась, не убоявшись проклятия Божьего: пошла в монастырь не из-за любви к Богу, а из-за любви к тебе, Абеляру, знала, что от Бога не дождешься и толики вознаграждения". И насколько несправедливо с его стороны после этого лишать ее даже такой малости, как письма. Уж не забыл ли он ее? Не перестал ли любить? Или все, что было между ними, это всего лишь обычный адюльтер? Она продолжала: "Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то по крайней мере подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие... Тогда за любовь ты отплатишь любовью и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела... Я не сохранила ничего, кроме желания быть по-прежнему целиком твоей".

Прочитав письмо Элоизы, Абеляр понял, что монашеская ряса не убила ее земные чувства. Богу она служит лишь по формальной обязанности, а от него, Абеляра, ждет искреннего разговора. Но сам он менее всего расположен вести откровенную беседу.

Свой ответ Абеляр начинает словами: "Элоизе, дорогой сестре во Иисусе Христе; Абеляр, ее брат в Иисусе Христе..." Как бы оправдываясь, говорит, что если после того, как они оба оставили этот мир ради Господа, он не направил ей утешительного или увещевательного письма, то это не значит, что такая поддержка необходима ей, которую Бог осчастливил всеми дарами своей благодати и которая сама теперь является его служанкой. Он не перестает подчеркнуто называть ее сестрой и просит молиться за него и за здоровье души его в телесных опасностях. "Вы можете и в моей смерти сохранить ту пылкую любовь, которую вы испытываете к живому..."

Элоизу обескуражил такой ответ. Она ждала выражения личных чувств к ней, а Абеляр предпочел рассуждать о Боге, о пользе молений, цитировал Библию. В конце, правда, появился личный мотив, он просит: "Труп мой, где бы он ни оказался погребенным или брошенным, прикажите перенести на ваше кладбище".

И снова ответ Элоизы: "Если ты нас любишь, то не говори о своей смерти". Она молится о том, чтобы умереть первой: ведь Бог возвысил ее над всеми женщинами, чтобы потом низвергнуть в бездну. Ее возмущение такой несправедливостью аналогично вызову, брошенному Прометеем: "Тогда, когда мы предавались прелюбодеянию, жестокость неба нас помиловала, и вот когда мы узаконили эту незаконную любовь и покрыли свадебной фатой грех прелюбодеяния, гнев Господний обрушился на нас двоих с огромной силой". И не есть ли все это проделки дьявола, который попытался "через их брак достичь того, что не смог добиться чрез их прелюбодеяние..."?

Душа Элоизы как бы раздваивается. Она искренне раскаивается, что предавалась долгое время наслаждениям плотского сладострастия и сама заслужила то, от чего теперь мучается. Но вместе с тем она и не раскаивается в том, что произошло, - так сладки и незабываемы воспоминания о грехе; она - невинная грешница, утверждает Элоиза, вот почему она с удовольствием говорит о том, о чем должна, казалось бы, сожалеть: о сладостных утехах любви, которые они вместе испытали. И поныне ее продолжают преследовать мысли о греховном желании, они будоражат ее сон, доставляют муку. Даже в разгар торжественной мессы, когда молитва должна отличаться особой чистотой, непристойные образы так овладевают ею, что она больше занята ими, чем молитвой. Она хочет кричать о тех ошибках, которые совершила, но и тяжко вздыхает по поводу тех, которые уже не сможет совершить. И, как вывод, заявляет: Говорят, что я целомудренна. Это только потому, что не замечают, насколько я лицемерна. Люди принимают за добродетель чистоту телесную, тогда как добродетель - свойство не тела, а души. Бог, который читает в сердцах и познает чресла, который зрит и во тьме, он понимает все лучше, видит сокровенное.

Абеляр был потрясен. Это письмо от охваченной страстью девушки, от девятнадцатилетней Элоизы, которую он когда-то хорошо знал, но никак не от аббатисы, пользующейся всеобщим уважением, обращенной супруги Христа. "Твое последнее письмо, - отвечает он ей, - можно разделить вкратце на четыре части, которые выражают всю ярость твоего неудовлетворения". Пункт за пунктом он их рассматривает, подвергая суровой критике, как будто ведет сражение с дьяволом за спасение души Элоизы.

По поводу ее давнего недовольства Богом и их обращения в монашество Абеляр считает, что даже его собственная кастрация является актом божественной милости. Это заслуженная кара. У Бога было больше причин покарать их после узаконения любви, чем тогда, когда они занимались прелюбодеянием. Он напоминает ей, как она отдалась ему прямо на полу трапезной - этом столь уважаемом месте. Бог, проявляя свою мудрость и милосердие, воспользовался в лице Фульбера самим злом, чтобы покарать тот орган, который единственный нес ответственность за все, очистив таким образом тело и возвысив дух, исцеляя одновременно обе души. Теперь, благодаря Богу, заразу плотских непристойностей и ярмо похоти удалось преодолеть с помощью милосердия и сострадания. "Объединись со мной, - взывает Абеляр, - моя неразделимая подруга, объединись со мной, чтобы воздать должное Богу, который использовал наш брак, чтобы обратить нас обоих к самому себе. Плачь над страданиями Христа, своего духовного отца, а не над страданиями своего земного супруга, ибо он наделил нас обоих своей высшей благодатью. Он повредил тело, чтобы излечить душу, он покарал только единственный раз, чтобы не было наказания вечного".

В своем следующем письме к Абеляру Элоиза не стала возвращаться к щепетильной теме. Она предпочла уйти от дальнейшего ее обсуждения и перевела эпистолярную беседу в другое русло. Она спрашивает: что лежит в основе создания монашеского ордена? Стоит ли употреблять в пищу мясо и вино, которые провоцируют похоть? Следует ли в женском монастыре допускать к трапезе мужчин? Заканчивает же такими словами: "Прощай, мой возлюбленный, мой супруг, приветствую тебя, мой духовный учитель".

Это было ее последнее послание.

Пьер Абеляр вновь читал свой курс студентам в Латинском квартале, расположенном на холме Святой Женевьевы, был одержим поиском рационального пути понимания Бога. Это, однако, не спасло его от преследования церковников. Его обвинили в том, что он проповедует ересь. Был составлен список его прегрешений и издан "Трактат против некоторых заблуждений Пьера Абеляра". На Сенском церковном соборе должен был состояться диспут Абеляра и автора трактата. Присутствовал сам юный Людовик VII, епископы, аббаты и даже один архиепископ. Абеляр предвкушал удовольствие от спора. Но, увы, ничего подобного не случилось. Априори все "ереси" Абеляра были признаны зловредными, и ему предложено было публично от них отказаться. По существу, вместо дебатов состоялся судебный процесс. Его результаты в виде послания направили папе Иннокентию II в Рим. В нем предлагалось осудить ереси Абеляра и отлучить его от церкви.

Больной, разбитый, в шестьдесят лет превратившийся в немощного старика, Абеляр отправился в Рим, чтобы лично оспорить решение собора. По дороге он узнал, что папа формально осудил его на "вечное молчание" и что книги его сожжены на площади Св. Петра. В пути 12 апреля 1142 года Абеляр встретил свою смерть. Аббат, который оказался его спутником, написал Элоизе письмо, сообщив о смерти ее супруга и возлюбленного.

И верная Элоиза взялась выполнить последнюю волю покойного и похоронить его в своем аббатстве. Тот же аббат тайно извлек уже захороненное тело и лично доставил его Элоизе. Отслужили заупокойную мессу и погребли тело несчастного Абеляра в часовне. Элоиза получила грамоту об отпущении Абеляру всех грехов и добилась, чтобы ее сыну Астролябию выделили небольшую пребенду - доход духовных лиц от владения земельным участком.

На этом многие завершают рассказ об Абеляре и Элоизе. Как будто и она умерла с ним в одночасье. На самом деле эта замечательная женщина прожила еще двадцать один год. Умело руководила своим аббатством, снискав всеобщее уважение и звание "одной из самых великих аббатис Церкви". Все эти годы она; ухаживала за могилой Абеляра и, как и он, скончалась в шестьдесят три года. Случилось это в 1163 или 1164 году. Ее похоронили рядом с супругом. Но потом останки их не раз переносили в разные места, пока не доставили в Париж, на кладбище Пер-Лашез. Здесь и спят вечным сном герои нашей истории.

Если верить легенде XIII века, в тот момент, когда тело Элоизы опускали в могилу Абеляра, он простер к ней руки, чтобы обнять ее. Можно, однако, сказать, что и Элоиза раскрыла свои объятия, чтобы принять в них своего возлюбленного.

Пишет  Saint Lust:

В море горя и
любви,
больше не в долгу,
я сжигала корабли –
и опять сожгу.
Корабли твои, мои...
Но когда я жгла,
было больше, чем любви,
света и тепла.



Везде эти женщины, свихнувшиеся на отношениях, не на сексе (ах, если бы) – на липкой белёсой субстанции, пачкающей пальцы, которую они называют любовью. За каждой тянется клейкий след: люби меня – потому что я тебя люблю; спи со мной – потому что я тебя люблю; не спи с другими – потому что я тебя люблю; работай для меня – потому что я тебя люблю. Не смей быть счастливым без меня – потому что я тебя люблю.

И не понять, когда это начинается, ведь сначала всего-то и нужно – прижать его руку к своему лицу (сначала к щёке, потом чуть повернуть голову, губы к ладони, обежать языком линию сердца, прикусить пальцы). Серебро на безымянном, царапина на запястье. Думала, жизни не хватит, чтобы перецеловать.

А глаза были вот какие: медовые. На лугу, где трава пожелтела, где пчёлы собрали запах от красных цветов, и от белых, и от всех трав; где солнце разливало золотое молоко - там заглянула и подумала: не насмотреться.

И во всякой толпе обнимала, прижималась боком, и грудью, и спиной, вилась вокруг, как лисий хвост, трогала и ладонью, и локтем, и коленом, и плечом. Запускала руку под рубашку, гладила, царапала и щипалась тоже, потому что невозможно не прикасаясь. Думала, не отпустить.

Только не уходи, миленький, никуда от меня не уходи, дай на тебя смотреть и сам на меня смотри, и трогай, и улыбайся. Если надо, я под дверью подожду, только не долго. Работай, конечно, главное, не отворачивайся от меня, никогда не отворачивайся. Сделай так, чтобы я была спокойна, думай обо мне всё время. Просто пообещай. Мне никто не нужен, кроме тебя, и тебе никто не нужен, раз я есть.

Почему так нельзя? Почему нельзя всегда быть вместе, за руки держаться, разговаривать? Разве это плохо? Есть правда: любить. Есть предательство: обманывать. Всего-то честности хотела.
Как только ни обнимала: и дыханием одним, и плющом, и паутиной, и железом. Убегает.
Плакала, курила, объясняла, кричала, проклинала, прогоняла. Возвращается.

Чтобы мучить? О чём думает? О чём ты, гадина, думаешь, глядя на меня желтыми глазами, чем ты пахнешь опять, чем ты опять пахнешь, что у тебя в волосах, сколько можно врать, о чём ты думаешь, скажи мне, скажи...

Не скажет. Потому что не любит лгать, но нельзя же сказать, как есть – что думает он об утке-мандаринке, которая на закате вплывает в оранжевую полосу на воде и выплывает, возвращается и снова уплывает.

URL записи